Благодетельным Творцом не сотворено никакого зла, и не существует ничего злого, что было бы таковым по своей природе, и есть Создатель не злых вещей, но благих. <…>
Тогда откуда же <…> такое нестроение? Если Господь – творец не злых, но добрых вещей, то откуда тьма, откуда несчастья и лишения, откуда мучения, [претерпеваемые] порой от стужи, а иной раз – от зноя? Или откуда злодейство, которое наблюдаем: двое сородичей, [объятых] взаимной враждой, жаждут крови и смерти друг друга. <…>
Откуда всё это, и кто – первопричина и исполнитель подобных непристойностей, если не некая злая сила, которая подстрекает к совершению всего этого бесчиния и сама же его творит, ибо негоже Бога полагать творцом подобных явлений и к Нему возводить происхождение зла. Возможно ли помыслить, чтобы подобное проистекало от Бога, ведь Он благ и [является] творцом всяческого блага, и ничто недоброе не приближается к Нему, и Сам Он не склонен возвеселяться о подобном, но отвергает и злые деяния и [их] совершителей, ибо зло противно Его природе. <…>
Поелику убийство не является какой-либо личностью, не может быть ею и разврат, равно как и остальные беззакония до единого, но как от грамматики именуются грамматиками, от риторики – риторами, от врачевания – врачевателями, и [эти занятия представляют собой] не некую личность, но названия, почерпнутые из действий, так и злодеяния получают свои наименования из [соответствующих им] происшествий.
А если подстрекателем и растравителем посчитают кого-то другого, кто всевает в человека злые [помышления] и он наследует, согласно содеянному, прозвание злодея, то должно знать, что совершитель деяния не тождествен самому деянию. К примеру, изготовляющий сосуды горшечник бывает не сосудом, но его изготовителем, откуда и получает название [своего] ремесла. Подобно сему и злодей нарекается таковым, причиняя зло, будь он блудник или убийца. <…> Отсюда явствует, что люди по справедливости считаются возбудителями злодеяний, ибо [именно] в них причина, по которой эти злодеяния совершаются либо не совершаются. И злодеяния нам надлежит считать не личностями, но порождениями этих личностей <…>
Когда в душе и теле возникают движения и волнения, должно называть их не людьми, но – произвольными движениями, ибо человек есть личность, а [его] нрав не является таковым, как, например, происходящие из этого нрава убийство или любодеяние.
Итак, если [допустить, что] подобные [порождения] являются личностями, то надлежит считать личностной тварью и ту причину, на которую [они] указывают, ибо если часть целого представляет собой творение, то понятно, что и само целое будет таковым, а что в части своей не является творением, не может быть им и в своей целокупности. Значит было время, предшествовавшее сотворению человека Богом, когда ещё совсем не имелось какого-либо творца вселенского [зла], от которого произошли бы беззакония. <…> Никоим образом не следует называть Бога причиной зла, но [таков лишь] тот, кто по собственному изволению вершит злодеяние, и совершающему его по справедливости присуждается имя злодея. <…>
Итак, Бога почитают благим и благодетельным. И Его следует признавать таковым, [приемля, что] никакое зло не приближается к Нему. Признав сие [за истину], вначале спросим о любодеянии и проституции, а после – о схожих с ними [явлениях]. Если бы подобные злодеяния совершались по воле Всевышнего, то тогда зачем Ему сводить счёты с их исполнителями? Однако, поскольку Он воздаёт им по заслугам, то очевидно, что не приветствует, но ненавидит беззакония и насылает беды и несчастья на головы [их] делателей, которые по своему неразумию воспринимают Божественное воздаяние как зло; так и ныне убийцы, подвергаясь наказаниям, именуют своих карателей не благотворителями, но лиходеями, ибо у преступников в обычае расценивать правый [суд] как неправый. Однако мы [никогда] не станем уверять в подобном, но посчитаем зло не личностью, а порождением воли [личности]. <…>
Получив свободу воли, человек служит тому, кому пожелает. Не по принуждению естества, и не от умерения силы, дарованной на благодеяния, но лишь послушанием он стяжевает пользу, а непокорством – вред. И утверждаем, что сие попущено не для причинения зла человеку, но во имя благих целей, поскольку, если бы [сам человек] походил на некоторые из тех творений, что работают Богу в силу необходимости, то своим радением не заслужил бы награды, но пребывал в руках Всевышнего словно некое орудие, употребляемое как во благо, так и во вред, он не наследовал бы ни порицания, ни похвалы, но [их] причиной явился бы побуждающий его поступать так или иначе; к тому же человек не составил бы себе понятия и о добре, ибо не годился бы на что-то иное, кроме того, к чему был бы приуготовлён. Однако Господь возжелал так почтить человека, дабы тот преуспел в благих деяниях, для того Он даровал ему свободное произволение, с помощью которого тот смог бы совершать желаемое, и наставил сей дар направлять в услужение добру. <…>
И потом, как возможен был бы выбор деяний, если бы человек не обладал двояким правом – на послушание и на непокорство. Отсюда явствует, что человек был наделён свободой выбора – вершить добро либо уклониться ко злу. Однако [вышесказанное означает не то], что перед ним обреталось нечто злое, к которому он мог бы уклониться, но лишь вот это: [он мог] проявить послушание Богу либо преслушаться Его. И только в этом [последнем] следует усматривать причину зла. Ибо первый человек [тотчас] по сотворении получил от Бога заповедь, однако, не подчинившись Божественному повелению, устремился ко злу, что послужило началом и [всех последующих] зол.
Итак, никому не под силу утверждать, что зло есть нечто несотворённое, либо [оно] является личностью, или же – [происходит] от Бога, но [следует счесть истинным, что оно произошло] от преслушания непокорного и усугубилось по чьему-то наущению, ибо никто не сможет доказать, что человек сотворён таковым по своей природе. И если бы подобная природа была человеком получена, то непокорство в нём обнаружилось бы не по причине подстрекательства неким лицом, но [исходило бы именно из его] первозданного естества, и также в Священном Писании не приводилось бы о том наставлений наподобие изречённого в одном [Его] месте божественного слова: «…помышление сердца человеческого – зло от юности его» [Быт. 8.21], дабы показать, что уклоняющийся [ко злу] делает это по свободному изволению, а не по принуждению другого.
Следовательно, причину беззаконий следует усматривать в небрегущем о Божьей воле непокорстве, а кого-то другого расценивать как прикровенного советчика, подстрекающего, но не [могущего] принудить, желающего лишить человека [всяческих] благ. Если пожелают также сыскать причину [такого поведения], то пусть знают, что она [заключается] в зависти к человеку. И если к тому же произведут точное расследование истоков этой зависти, то скажем, что они – в предпочтении, оказанном человеку Богом, ибо лишь человек сотворён по Божьему образу и подобию. А если [найдутся] охотники судить о Боге как о виновнике зла, то [таковые] уклонились от трезвого суждения. [Ибо] когда б [Господь] отъял достояние [сатаны] и передал его человеку, то, пожалуй, отдающий по праву считался бы виновником зла. Но раз уж сохранил его таким, каким он был создан, и человека пожелал создать такoвым, [значит] началом всяческих зол является завистник. Ибо, если человек заимеет двух работников, одного из них определит на служение, а другого усыновит, и первый, ополчившись на второго, убьёт его, то неужели причиной этого злодеяния следует считать господина, который ничего не отбирал у одного слуги, чтобы передать другому?


Ныне вопрошают и об этом: «Если зла как такового ещё не имелось в наличии, откуда змий, которого именуем сатаной, узнал о [сопутствующих злу] обстоятельствах?
Скажем в ответ: сатана проведал о том, что ослушание Бога человеком есть зло, и по этой причине подтолкнул к нему последнего. Как если бы некто, будучи врагом кому-то другому, однако, скрывая свою враждебность, пожелает нанести вред [недругу] тайно, но, не усмотрев путей ко вредительству, станет выжидать в поисках ухищрений, затем улучит момент, когда один из врачей предпишет его врагу остерегаться чего-либо, [к примеру], вкушения определённых снедей, дабы тем самым способствовать исцелению, и он, прослышав [о том], вмиг примет на себя личину доброхота и, ославив врача, всё целебное для больного представит как вредное и наставит его совершать обратное указаниям врача, чем причинит ему ущерб. Не то, чтобы он знал заранее о способах вредительства, но после распоряжений врача изыскал [для этого] средство и [смог] навредить. Подобным образом следует думать и о сатане: он завидовал первому человеку, но не находил возможности ему навредить. Поскольку не имелось в наличии зла, от которого возможно было бы позаимствовать обстоятельства, [он] воспользовался заповедью, данной человеку Богом и запрещающей ему вкушать от смертоносного древа, и предложил [испробовать] запретный плод. Древо это не являлось ни непригодным в пищу, ни смертоносным по своей природе, чтобы служить основанием для запрета, но [лишь] преслушание стало причиной смерти человека, как [это бывает] с преступником, не исполняющим приказаний своего начальника.
Так враг склонил человека [дерзостно] отвергнуться Божьего повеления, не будучи уверенным, что в силах нанести ему какой-либо вред, но колеблясь и сомневаясь – достигнет ли его уловка намеченной цели? И [лишь] позднее, из Божественного возмездия, настигшего человека за нарушение заповеди, он узнал, что ослушание породило смерть, и заслуженному наказанию подверглись как сам [сатана], так и человек, которого [он] подстрекнул к непокорству – ко вкушению от древа, не могущего нести погибель по [своей] природе, но ставшего её причиной вследствие угроз Всевышнего. <…>


Посему, не станем всякое бывающее [в мире] зло мыслить как нечто злое по [своей] природе, но [воспримем] в качестве такового лишь деяния, совершаемые без Божьего на то изволения.
Уже при своём сотворении Богом сатана прознал, что неподчинение Творцу есть зло, а не благо, ибо он был воззван к бытию не как некто несмысленный, дабы не разуметь, что все, бывающее по воле Бога, есть добро, тогда как противное этой воле суть зло. Оттого Господь по праву доставляет ему мучения, ибо он сведущ в добре – и не совершает его, поднаторел во зле – и не остерегается [его.] И Бог не создал его ни злым, ни причинителем зла, и ни искусителем, чтобы его посредством испытывать и избирать праведных. И [сатана] сам по себе не есть злое или несотворённое и враждебное Богу существо, но сотворён разумным и способен познать, что противление Божественному велению есть зло, [однако], познав, покусился [это зло] совершать, – говорим о преслушании. И преслушание это было не неким лицом, искони существующим, о котором доведался сатана, но тем, что берёт начало от случая обнаружения воли. <…>
Нам известно, что сатана не сотворён Богом сатаной [изначально], но наречен таковым по причине противления [своему Творцу], ибо в переводе с древнееврейского и сирийского языков «сатана» означает «противник». Богом же он создан был как знающий толк в добре, но, из-за вражды к человеку по самовластному произволению сделавшись клеветником, отвергшись повиновения Богу, он воспротивился и принялся подстрекать людей к уклонению от повелений Создателя и, как мятежник, совратился с [пути истины] и отдалился от Бога. Об этом свидетельствует Божественное слово, называя его мятежным драконом. <…> Если б сатана по создании его Богом остался непреложен, то Писание не нарекло бы его мятежником, ибо, поднимающий восстание отступает от своего обета. [Именно] поэтому сатана не видится нетварным, ибо если был бы несотворённым, не переменил бы своего естества. <…>
«Но отчего, – вопрошают, – по отступлении сатаны [от правды] и обольщении им человека, [Господь] в одночасье не истребил лукавого, дабы тот не [стал причиной] погибели многих?» <…> Не то, чтобы Бог не мог истребить сатану (ибо Он совершенно не причастен немощи), но <…> сохранил его <…>, чтобы люди, познав благие деяния [Творца], одержали победу над (дьяволом) и вместо тех, которые одолевались лукавым дотоле.
Как величественно и дивно то, что человек – создание Божие, облечённое во всеоружие Божественного заступления, – ратоборствует и побеждает дьявола. Вот, к примеру, наставник в искусстве боя прибегает ко всевозможным ухищрениям для упражнения и обучения своих подопечных приёмам борьбы, споспешествующим победе над неприятелем. <…> И они, внимая тому учению и возмечтав о победных лаврах, одерживают верх над врагом и, увенчанные [славой], возвращаются к своему наставнику. <…> Но ежели обойдут вниманием [слово] наставника и не устремятся к победе и венцам, то будут повержены противником. <…>
Подобным образом станем рассуждать и о Боге, Коий посредством Своих заповедей блистательно устрояет людей на брань, дабы поощрять победителей и посрамлять вознерадевших. Но всякий, не внимающий Божественным заповедям, вступив в ратоборство с клеветником, тотчас же погибнет, ибо не поимеет знамения победы. Таковой, не уподобившись другу, который сразился и одержал победу, понесёт заслуженное наказание.
И Господь для того дозволил сатане действовать в мире, как на поле брани, чтобы, когда Его доблестные ратники ополчатся на брань и одолеют [лукавого], искоренялось его превозношенье [своей] первой победой. <…>
И между тварями земными настолько не имелось злых по естеству, что Господь даже подводил новосотворённых животных к первому человеку, повелевая ему наречь им имена. А если бы к нему не приступали, то как одному за другим придумывал бы наименования – каждому в сообразии с его видом? А если подходили близко и приручались человеком, то очевидно, что не были для него ни злы, ни опасны. <…> И звери повиновались и не причиняли вреда ещё не изведавшему греха первозданному человеку. <…>
Но когда человек презрел Божью заповедь, ему преподано было устрашение, дабы не возомнил о себе высоко [тот] смертный, кто создан из праха и в прах же возвратится. <…>
Также из [повествования] об испытаниях Иова можно заключить, что сатана не могуществен и не обладает предведением. Ибо если бы он был могуществен, то не испросил и не получил бы разрешения от Бога, чтобы затем лишь измышлять искушения. А наделенный [даром] предведения не осмелился бы наводить брани, прознав, что если не сможет победить, то будет посрамлён.
И из искушений Xристовых также явствует, что сатана не способен прозревать грядущее, поскольку именно он говорил: «…если Ты Сын Божий…» [Мф. 4.3], свидетельствующие, что хоть он и наслышан был от пророков о том, что грядет Сын Божий, однако пребывал в неведении о сроках [исполнения пророчества]. Когда б знал доподлинно, что пред ним Сын Божий, который представился ему человеком, не искушал бы и не навлёк на себя бесчестия. Xотя [впоследствии] из божественных знамений он проведал о явлении в мир Сына Божьего и в смятении вскричал: «Что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего?» [Лк. 8.28]
Опять же, когда б он (лукавый) имел предведение, то не наущал бы иудеев распять Его, [не совершил бы этого], если бы провидел, что смерть Христа разрушит его владычество [над миром], согласно речённому Господом: «…ныне князь мира сего изгнан будет вон» [Ин. 12.31], или: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию» [Лк. 10.18], или же: «…князь мира сего осужден» [Ин. 16.11]. [Господь так говорил], чтобы показать, что восхотевший обóжения лишился владычества и подвергся вечному осуждению. <…>
Несладко пришлось сатане и во дни апостолов, так, что даже волхователи, устрашённые зрением чудес, совершаемых [апостолами], сносили к их ногам и предавали огню ценные колдовские книги, а демоны галдели, оповещая всех о том, что «сии человеки – рабы Бога Всевышнего» [Деян. 16.17]. Эхо апостольских знамений ныне также отзывается в [деяниях] святейших епископов и праведных иноков, и опытно дознают это не одни лишь христиане, но и язычники и чародеи.